Про это - Страница 3

                               слово ползет.
Страшнее слов —
                             из древнейшей древности,
где самку клыком добывали люди еще,
ползло
             из шнура —
                                   скребущейся ревности
времен троглодитских тогдашнее чудище.
А может быть…
                             Наверное, может!
Никто в телефон не лез и не лезет,
нет никакой троглодичьей рожи.
Сам в телефоне.
                               Зеркалюсь в железе.
Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!
Пойди — эту правильность с Эрфуртской сверь!
Сквозь первое горе
                                    бессмысленный,
                                                                   ярый,
мозг поборов,
                          проскребается зверь.

Красивый вид.
                          Товарищи!
                                             Взвесьте!
В Париж гастролировать едущий летом,
поэт,
         почтенный сотрудник «Известий»,
царапает стул когтём из штиблета.
Вчера человек —
                                 единым махом
клыками свой размедведил вид я!
Косматый.
                   Шерстью свисает рубаха.
Тоже туда ж!?
                          В телефоны бабахать!?
К своим пошел!
                            В моря ледовитые!

Медведем,
                    когда он смертельно сердится,
на телефон
                     грудь
                                на врага тяну.
А сердце
глубже уходит в рогатину!
Течет.
            Ручьища красной меди.
Рычанье и кровь.
                                Лакай, темнота!
Не знаю,
                плачут ли,
                                  нет медведи,
но если плачут,
                           то именно так.
То именно так:
                          без сочувственной фальши
скулят,
             заливаясь ущельной длиной.
И именно так их медвежий Бальшин,
скуленьем разбужен, ворчит за стеной.
Вот так медведи именно могут:
недвижно,
                   задравши морду,
                                                  как те,
повыть,
              извыться
                               и лечь в берлогу,
царапая логово в двадцать когтей.
Сорвался лист.
                            Обвал.
                                         Беспокоит.
Винтовки-шишки
                             не грохнули б враз.
Ему лишь взмедведиться может такое
сквозь слезы и шерсть, бахромящую глаз.

Кровать.
                Железки.
                                 Барахло одеяло.
Лежит в железках.
                                 Тихо.
                                           Вяло.
Трепет пришел.
                            Пошел по железкам.
Простынь постельная треплется плеском.
Вода лизнула холодом ногу.
Откуда вода?
                         Почему много?
Сам наплакал.
                         Плакса.
                                       Слякоть.
Неправда —
                       столько нельзя наплакать.
Чёртова ванна!
                            Вода за диваном.
Под столом,
                      за шкафом вода.
С дивана,
                  сдвинут воды задеваньем,
в окно проплыл чемодан.
Камин…
               Окурок…
                                Сам кинул.
Пойти потушить.
                             Петушится.
                                                 Страх.
Куда?
           К какому такому камину?
Верста.
              За верстою берег в кострах.
Размыло всё,
                         даже запах капустный
с кухни
             всегдашний,
                                   приторно сладкий.
Река.
          Вдали берега.
                                    Как пусто!
Как ветер воет вдогонку с Ладоги!
Река.
          Большая река.
                                    Холодина.
Рябит река.
                     Я в середине.
Белым медведем
                                взлез на льдину,
плыву на своей подушке-льдине.
Бегут берега,
                        за видом вид.
Подо мной подушки лед.
С Ладоги дует.
                          Вода бежит.
Летит подушка-плот.
Плыву.
             Лихорадюсь на льдине-подушке.
Одно ощущенье водой не вымыто:
я должен
                 не то под кроватные дужки,
не то
          под мостом проплыть под каким-то.
Были вот так же:
                              ветер да я.
Эта река!..
                   Не эта.
                                Иная.
Нет, не иная!
                        Было —
                                        стоял.
Было — блестело.
                                 Теперь вспоминаю.
Мысль растет.
                          Не справлюсь я с нею.
Назад!
             Вода не выпустит плот.
Видней и видней…
                                  Ясней и яснее…